Мамина Книга. Часть первая. Мать и отец

Рубрики По волнам памяти

Мамины рассказы о своей жизни всегда поражали меня особенной самобытностью — вроде бы речь идет об обычных людях с Дальнего Востока, моих родственниках и знакомых, но их мысли, поступки и времена, в которые они жили, как будто отделены от современных реалий сотнями лет. Я долго просила маму обязательно записать все это, ведь если не она, что кто же? И вот, несколько лет назад, к моей огромной радости, она начала писать свою книгу, которую я и буду выкладывать тут по частям.

Однажды я прочитала изречение, что любой человек может написать одну интересную книгу, и это его автобиография. Всегда интересно наблюдать, какие сложные узоры создает природа и судьба, ни один писатель не сможет придумать более закрученный сюжет. Последнее время моя дочь Катя просит меня записать воспоминания, т. к. только я могу помнить это и передать ей и внукам, поэтому решила не наступать на горло собственной песне.

Ольга

Хабаровск

Я родилась в декабре 1956 в г. Хабаровске. Наверное, не все знают, где вообще находится этот город, а между тем, это столица Хабаровского края, на территории которого легко поместятся несколько европейских государств. Население города колеблется от 500 до 700 тыс. чел. в последние годы.

Город возник в середине 19 века, когда по приказу Русского царя отряды казаков осваивали Дальний Восток России. И вот, когда казаки обнаружили удобное место для постройки сторожевого поста – это место назвали в честь первопроходца Ерофея Хабарова. Действительно, место замечательное. Хабаровск расположен на слиянии двух могучих рек — Амура и Уссури. Со временем город рос и, наряду с военными, его заселяли богатые купцы. И теперь весь центр города застроен уютными и симпатичными домиками, построенными деятелями купеческой гильдии.

Хабаровск называют «Три горы, две дыры», потому что к Амуру, перпендикулярно, подходят три отрога горной гряды Сихоте Алиня, а между ними пролегают два глубоких оврага, где сейчас построены Амурский и Уссурийский бульвары. Но я еще застала то время, когда по оврагам протекали две речки Плюснинка и Чердымовка, названные в честь хабаровских купцов. Помню, что посреди оврага текла речка, вся в зелени, через нее были проложены деревянные мосточки и с двух сторон к речке спускались улицы с частными деревянными домами и большими огородами.

Город заканчивался кладбищем, но, когда он стал разрастаться, кладбище перенесли далеко за пределы города, а на его месте построили центральную площадь им. Ленина. По трем горам проложены центральные улицы: Карла Маркса, Ленина и Серышева. Сейчас названия многих улиц и площадей переименовали, но я буду писать старые названия, которые мне знакомы.

Наша семья жила примерно в получасе езды от центра города, тогда это было огромное расстояние, и в центре я бывала нечасто. Но, когда ехали в центр (это называлось «Поехать в город!»), всегда было ощущение праздника, т.к. в городе — толпы нарядных людей, красивые высокие здания, чистота на улицах и много интересного.

Например, помню, как появились первые киоски, в которых делали и продавали попкорн, его называли тогда воздушная кукуруза. К киоску стояла длинная, извивающаяся очередь, надо было выстоять часа полтора, но зато какое было удовольствие получить бумажный кулечек с еще теплой кукурузой! Стоило постоять!

Хабаровск был открытый, свободный город, в любое время дня и ночи по центральным улицам сновали люди. Это объясняется тем, что в городе всегда проживает много молодежи (в городе было 6 институтов, сейчас намного больше), еще Хабаровск является транспортным узлом, в нем делают пересадку пассажиры, проезжающие на Камчатку, Сахалин и Приморье.

Но, прежде всего, сами хабаровчане любят свой город и любят пройтись по центру – людей посмотреть и себя показать. Когда уже в студенчестве я путешествовала по Золотому Кольцу, то была поражена малолюдностью и каким-то запустением Костромы, Иваново, Владимира и других городов этого региона, а ведь они находятся недалеко от Москвы. У нас же всегда на улицах кипела жизнь. Также Хабаровск был свободным городом в политическом смысле, наверное сказывалась удаленность от столицы.

Хорошо помню, как мы с моей подругой Аней в 1978 году пошли в кинотеатр «Гигант» смотреть какой-то фильм. Перед фильмом обязательно показывали журнал «Новости дня» о политических событиях в стране. На экране шел сюжет о приезде Л.И. Брежнева на Дальний Восток. Зал гоготал, со всех сторон слышались веселые возгласы и смех. Показывали, как рабочий завода рассказывал о своей встрече с Брежневым, посетившим их цех: «Он такой хороший, спокойный…» Аня подтолкнула меня локтем в бок, и прибавила: «Не буйный, ни на кого не бросается.» Мы просто зашлись от смеха и продолжали хохотать до конца журнала.

Уже через месяц мы с Аней сидели в кинозале московского «Ударника», приехав в Москву на преддипломную практику. Опять же показывали «Новости дня». Мы, по хабаровской привычке, решили поразвлечься и начали весело комментировать журнал и смеяться. Вдруг я всей кожей почувствовала, как вокруг нас образовалась стена отчуждения — люди окаменели, как будто в жаркий день повеяло холодом. Все сидели с отсутствующими лицами, в гробовом молчании. Мы с Аней тут же прикусили языки — почувствовали разницу между столицей и дальневосточной вольницей.

Особенно в детстве я любила праздник 9 Мая – День Победы. Улицы перекрывали для движения машин, и по тротуарам и проезжей части сплошным потоком текла толпа (приятнее всего было идти по дороге!). Ветераны, которых в то время было еще много, шли в орденах, к ним все относились с уважением. Люди шли по улицам, поедали пирожки и мороженое и ждали салют, который проходил в парке ПКО на берегу Амура поздно вечером. У всех было праздничное отличное настроение, а мы, дети, были просто счастливы, бегали по газонам и искали не сгоревшие кусочки от салюта.

На Новый год на пл. Ленина ставили и сейчас ставят огромную елку, строили громадные горки, высотой с трехэтажный дом, сооружали киоски ярмарки, где продавали всякие вкусности. Всю неделю Новогодних праздников днем и ночью площадь заполняла веселящаяся толпа народу.

Центр города всегда приносил мне положительные эмоции – в детстве поездки туда были праздником. В юности мы вечерами гордо прохаживались по ул. Карла Маркса – местному Бродвею. А в последующие годы, если меня накрывала депрессия или становилось одиноко, всегда можно было поехать в центр, пройтись по улицам, даже одной, посмотреть на людей, и настроение сразу поднималось.

Хабаровск всегда был и остается для меня самым любимым и родным городом мира.

Семья. Село Крутиха.

Мои родители познакомились по странному стечению обстоятельств и были людьми из совершенно разных социальных и этнических слоев.

Предками моей мамы, Ираиды Алексеевны Сергеевой, были крестьяне с Волги. В конце 19-го века по программе освоения Сибири и переселения крестьян, они переехали с Волги в Сибирь и обосновались в Алтайском крае в селе Крутиха. На Волге они жили небогато, а в Сибири каждой семье давали землю и возможность ее обрабатывать.

Ехали целыми деревнями и кланами, поэтому в Крутихе у них было много родственников и земляков. Жили своим частным натуральным хозяйством, у каждой семьи была земля, лошади, коровы и прочая живность, обрабатывали поля и огороды своими силами — хватало на пропитание, а излишки продавали, чтобы купить соль, сахар, спички, разную мануфактуру и т.д. Богачами не были, но и не бедствовали, их называли середняки.

Село было большое, с широкими улицами, церковью. Мамина мать, моя бабушка Ксения, росла в семье Егоровых. У нее был замечательный голос, и она пела в церковном хоре, во всех компаниях была заводилой. Еще она обладала великолепными волосами — настолько густыми, что приходилось даже вырезать пучки волос, чтобы заплести косы.

В молодости Ксения была влюблена в парня Андрея Сергеева, их соседа, и он отвечал ей взаимностью. Однажды в дом Егоровых приехали сваты от Сергеевых, Ксения была счастлива, но вдруг оказалось, что жених не Андрей, а его старший брат Алексей! Родители доходчиво объяснили, что сначала нужно женить старшего брата, тем более он давно засматривался на Ксению. Бабушка была бойкая характером — плакала, протестовала, спорила с родителями, но ничего не помогло. А Андрея впоследствии женили на младшей сестре Ксении Марии. Так они и жили родственниками. Братка Андрей, как его все называли, еще молодым ослеп, и его жена всю жизнь за ним ухаживала.

Молодые стали строить свое хозяйство. Дед, кроме обработки земли, подрабатывал в селе плотником. Он был лет на десять старше бабушки, и считался перезрелым женихом, по характеру был одиночка, не похож на своего красивого и веселого младшего брата, который пел, плясал и всегда был душой компании. Бабушка рассказывала, что, когда они с толпой молодежи гуляли по деревне вечерами, Алексей в одиночестве ходил вокруг и, чтобы привлечь к себе внимание, прохаживался перед публикой колесом – он был хороший спортсмен.

Дед с самого начала чувствовал, что бабушка его не любит, очень из-за этого переживал и начал пить. Во хмелю куражился – приходил домой и начинал крушить топором мебель, которую сам же и смастерил. На следующий день просыпался виноватым, садится на табуреточку и начинал — тюк-тюк — ремонтировать мебель. Бабушка до поры до времени терпела, но ее крутой нрав вскоре взял свое.

Однажды дед пришел пьяный, немножко покрушил мебель и улегся спать. Утром проснулся, протрезвел и уже хотел было приступить к своим привычным обязанностям плотника, как вдруг увидел свою молодую жену с топором в руках. Бабушка произнесла свою историческую речь:

— Разве так рубят мебель? Сейчас я тебе покажу, КАК надо рубить!

После этого она начала крушить топором все подряд вокруг и изрубила в щепки мебель, все двери в доме, разбила все окна и рамы, да так, что ничего не подлежало восстановлению. Она была в такой ярости, что дед сидел, вытаращив глаза, и побоялся к ней подходить. Со словами «Вот так надо делать!» бабушка вышла.

Это было решающее сражение, после которого дед передал ей бразды правления в семье, признал ее первенство, и потом, до конца жизни, все в доме решала только бабушка. Она была умная и решительная женщина и все делала на благо семьи.

У бабушки была так называемая «замена», поэтому всех своих новорожденных детей она кормила грудью до 3 лет, а еще через год нарождался новый младенец. Большой трехлетний ребенок посреди игры во дворе вдруг подбегал к матери, задирал ей кофту и начинал сосать грудь – это было в порядке вещей. Несколько детей умерло, а в живых осталось пятеро — два мальчика и три девочки. Мама была младшей из сестер, после нее только брат.

В селе Крутиха для детей было раздолье! Мать им давала задания на работу по дому и огороду, а сделав его, они были свободны. Тогда не слышали про преступников и педофилов, особенно в отдаленном селе. Дети ходили в лес, на речку — вокруг чистый воздух, сибирское раздолье. Любимым развлечением было – «зорить гнезда». Через село протекала речка с крутыми глиняными берегами. В откосах ласточки делали себе гнезда в виде норок. Ребятишки лазили по склонам, ставя ноги в гнезда, вытаскивали из гнезд яйца ласточек и тут же, сырыми, выпивали. На более пологих берегах летом устраивали горки, поливали склон водой и скатывались по нему в речку на голой попе.

Мама вспоминает, как бабушка сшила ей новое красное платье, и она, желая похвастаться, вышла во двор и гордо стояла там и красовалась, как вдруг к ней подошел гусак, раздраженный красным цветом, повалил маму на землю и всю ее исщипал клювом.

Имена детям давали по святкам в церкви, причем имя выбирал крестный ребенка. Бабушка была крестной у своего племянника и выбрала ему какое-то сложное имя, ее сестра была недовольна и сказала: «Я тоже выберу для тебя что-нибудь…»

Когда родилась мама, сестра бабушки отомстила и дала ей имя Ираида. Все были в шоке и не знали, как в быту называть ребенка. Про имена Ида и Ира они не слышали. Начали называть Рая, Райка — это было более знакомо.

Старшая сестра Шура была за няньку, младшие дети звали ее нэнька. Она была спокойная, рассудительная, также, как и старший брат Иван. Мама и младший брат Витя тоже были скорее флегматики. Средняя же сестра, Анна, старше мамы на 4 года, была настоящим сорванцом, маме от нее часто доставалось. Если что-то ей не нравилось, Анна или, как ее звали в семье, Нюрка, тут же с визгом бросалась в драку. Потом, уже в моем детстве, так же поступал младший сын тети Ани Шурка.


Сверху слева бабушка, Иван и Шура. Снизу слева Анна, мама и Витя.
На правой фотографии сестры, дававшие детям друг друга странные имена

Моего прадеда с дедушкиной стороны звали Петр Павлович. На старости лет, когда у него уже были взрослые дети и внуки, он удивил всю семью, заявив, что раз он Петр Павлович – должен жить в Петропавловске на Камчатке. И уехал туда вместе с прабабушкой. Причем денег у них хватило только на один билет на пароход, и тогда Петр, будучи мужчиной огромного роста, посадил свою невысокую женку в мешок, закинул мешок на плечо, и занес ее на пароход под видом багажа.

Голод и переезд на Дальний Восток

В 20-х годах личным хозяйствам пришел конец, землю и скот обобществили и в Крутихе создали колхоз. Крестьяне были недовольны, но ничего нельзя было изменить. Хозяйки с плачем провожали своих любимых коровушек в общественное стадо.

Однажды случилась большая беда – начался дождь, и колхозный пастух загнал стадо коров под какой-то навес, где раньше хранились удобрения. Коровы легли на землю — фактически на удобрения, отравились и через несколько дней все поумирали. Председателя колхоза судили как врага народа и отправили на поселения со всей семьей, включая маленьких детей, на север Сибири. Семья председателя тоже приходилась нам родственниками, они выжили, хоть и пришлось трудно, дети все выросли, и сейчас их семьи живут в районе Кемерова, там же в Сибири.

Колхоз был разорен, начался голод, это было в 32-33 годах. Кормить детей было нечем, и наша семья снялась с насиженного места — стала ездить по окрестным деревням, где взрослые нанимались батраками к богатым хозяевам, жили обычно у тех же хозяев.

Кто-то из земляков деда уехал на Дальний Восток, в Хабаровск, затем написал родственникам, что там можно прокормиться, есть много работы. Наши тоже решили попробовать. Ехали больше месяца, в товарном вагоне. Из еды была только селедка и сухари. Бабушка варила «тюрю», это вроде селедочного супчика, в который крошатся сухари. Приехав в Хабаровск, дед нашел работу лесоруба. Их участок размещался в тайге, около поселка Некрасовка, который находится в полутора часах езды от Хабаровска. После третьего курса института я работала в Стройотряде в Некрасовке и гадала, не тут ли жили мои предки.

В тайге, на большой поляне стоял дом, где жили лесорубы со своими семьями. В центре избы находилась большая печь, вокруг нее сооружены палати (просторные лавки из досок для сна). Деревянных перегородок не было, семьи отделялись друг от друга занавесками. На палатях спали все члены семейства — и взрослые, и дети. Вместо матраса была кошма (войлочный ковер из овечьей шерсти — те же валенки, только раскатанные большими плоскостями), под головами были подушки, а накрывались все одним лоскутным одеялом. Простыни и наволочки использовали, а о пододеяльниках не имели понятия.

Дети свободно бегали по тайге, где летом было много ягоды, грибов. А весной собирали черемшу — дальневосточное растение со вкусом чеснока, в котором много полезных свойств и витаминов. В свое время, когда у строителей Комсомольска-на-Амуре началась цинга от недоедания и нехватки витаминов, они лечились черемшой.

Был случай, когда дети подошли к кустам дикой малины и стали с удовольствием ее поедать, как вдруг раздался рык, и с другой стороны кустов высунулся медведь, которому они помешали лакомиться. До дома неслись – только пятки сверкали!

В тайге семья прожила несколько лет. Старшая сестра Александра уже жила самостоятельно в Хабаровске. Тетя Шура училась на курсах счетоводов и работала, жила в общежитии, которое находилось на пл. Ленина в здании теперешнего Дома Моделей. Под общежитие была отведена огромная комната в полуподвале, где размещалось человек пятьдесят.

Младшие дети ходили в школу на хутор Вишневка. Дороги не было, и они шли в школу несколько километров по тропинке в глухой тайге. Один раз, осенью, в бабье лето, мама со своей сестрой Аней шли по своему обычному маршруту. У мамы болела нога, она еле плелась и никак не могла перепрыгнуть через ручей. Т.к. они опаздывали в школу, Аня поддала маме под зад коленкой, мама упала, разбив себе коленку. Она промыла рану проточной водой, а после этого, продолжая реветь, все-таки встала, и они продолжили свой путь в школу. Самое интересное, что никакого заражения не произошло, и вообще дети были удивительно здоровы и никогда не обращались к врачу!

Землянка

Где-то в конце 30-х годов семья решила перебираться в Хабаровск. Купили участок земли, недалеко от нынешней остановки автобуса Памятник Партизанам. Район был застроен частными домами с большими огородами и садами. Участок представлял собой склон оврага, и все огороды были наклонные. На самом высоком месте, за огородами и садом, дед построил дом, как мы его до сих пор называем, землянка. Землянка — потому что дом построен на склоне и одна его стена находилась в земле, а три других – над землей и имели окна. В землянке были сени с кладовкой, затем шла большая комната с печкой, совмещавшая функции кухни и гостиной. И за этой проходной комнатой была дверь в спальню. Две калитки входа на участок открывались со стороны оврага, одна вела в огород, через нее выходили набрать воду из ручья, для поливки растений, а другая, парадная, вела к лестнице, поднимающийся во двор.

На участке, кроме огорода и сада, рядом с входом в дом, был ровный двор, к которому примыкали сараи и баня. Все это хозяйство дед построил своими руками, не прибегая к чьей-либо помощи. За домом тянулись опытные поля и сады Дальневосточного Института Земледелия. Улицы, подходящие к оврагу, мы называли Большая Горка и Маленькая Горка, т.к. они были разные по высоте, по отношению к оврагу.

В этом домике-землянке выросли все младшие дети семьи Сергеевых, умерли дедушка с бабушкой. Мне тоже довелось там пожить с года до 6 лет.

В Хабаровске проживало много родственников бабушки со стороны Егоровых, все переодически встречались. Бабушка любила устраивать шумные застолья, на которые приглашала человек по 20-30 родственников. За столом всегда пели. Бабушка, обладая хорошим голосом и слухом, запевала, остальные ей подтягивали. Пели старинные сибирские песни: «Скакал казак через долину», «По диким степям Забайкалья», «Хасбулат удалой бедна сакля твоя», «Славное море – священный Байкал». Мне очень нравилось сидеть за столом со старшими и слушать эти песни, которые я помню наизусть и по сей день. Странно, что ни у одного из пятерых детей и восьми внуков бабушки не было ни голоса, ни слуха.

После переезда в Хабаровск, мама с сестрой и братом начали учиться в школе № 13, в районе улицы Большая. Сейчас весь этот район застроен 9-этажными «брежневками», а конце 30-х годов вокруг 13-ой школы тянулись пустыри. Дети зимой ходили в школу по тропинкам между глубоких сугробов. 13-ая школа проходила «красной нитью» через всю жизнь нашей семьи. Сначала мама, ее сестра Анна и брат Виктор учились в ней, потом мама работала в этой школе учителем черчения и рисования. В домике для учителей при школе я появилась на свет. Потом я училась там же полгода в 9 классе. И моя дочь Катя, в свою очередь, училась в этой же школе с 1 по 8 класс.

Война

Когда маме исполнилось 13 лет, началась Великая Отечественная Война. Мама знала, что в школу приходили военные и забирали подростков 13-16 лет в профтехучилища. Причем это происходило в приказном порядке, детям даже не давали зайти домой и сообщить родителям, а прямо с уроков увозили в интернаты, где они немного учились рабочим специальностям, а потом работали по 14 часов на заводах под лозунгом «Все для фронта, все для победы».

Однажды, зимой 41 года в их класс тоже пришли люди в форме и встали у дверей, перекрыв выход. Мама подтолкнула локтем в бок свою подружку – все было ясно без слов. Они тут же попросились выйти в туалет. В те годы школьным туалетом служило дощатое строение во дворе с красноречивыми сердечками на дверях. В туалет подружки пошли в школьных формах и туфельках, хоть на улице был тридцатиградусный мороз. Их сопровождал военный, который остался караулить снаружи у дверей. Зайдя в туалет, мама с подругой стали изо всех сил ломать доску задней стенки туалета, к счастью им это удалось, и они выскочили через лаз, незамеченными военным. Со всех ног бросились бежать через заснеженные пустыри по направлению к дому.

Мама рассказала об этой истории только мне, примерно в 70-х годах. Она всегда боялась, что раскроется ее побег, а это было подсудное дело. В школу после этого путь был закрыт, бабушка некоторое время прятала маму у старшей сестры Шуры, не разрешая ей выходить из дому. Но маму и не искали, очевидно, по разнарядке хватило оставшихся учеников.

Мама поступила на курсы счетоводов-бухгалтеров и, окончив их, устроилась на работу в Дальневосточный Институт Земледелия, который находился недалеко от нашей землянки. Институт много лет возглавлял ученый и селекционер А.В. Болоняев.

Во время войны жили трудно. Как-то так совпало, что эти годы были неурожайными, огород не давал достаточно продуктов для жизни, семья голодала. На полях Института Земледелия выращивали картофель, осенью его убирали, после этого все наши выходили в поля и перерывали их заново, находя мерзлую картошку, ею и питались. Маму несколько раз посылали на вырубку леса. Она рассказывала, что в страшные морозы они работали в тайге и таскали на себе тяжеленные бревна.

На фронте воевал мой дядя Ваня. Он попал в плен к немцам и был в немецких лагерях. После освобождения, попал в советские лагеря, бабушку даже вызывали в Москву, чтобы она подтвердила, ее ли сын вернулся из плена. До войны дядя Ваня женился на девушке Нине, но она его не дождалась. Откуда-то из лагерей Иван привез женщину Марусю с ребенком и женился на ней. Впоследствии у них родилось еще трое детей.

Юность мамы

Маме исполнилось 14 лет, и Аня стала выводить ее «в свет». Анна выросла в красивую девушку с аккуратной, точеной фигуркой и белокурыми вьющимися волосами. Она уже работала, покупала себе только самые модные наряды. Вдобавок бабушка и все ее дочери хорошо шили, и могли соорудить из недорогого материала модную вещь. Аня была веселая, бойкая на язык, ее всегда окружала толпа поклонников, но она не спешила замуж. Любила ходить на танцы, кокетничать, ее энергия била ключом.

Мама же, будучи самой красивой из сестер, была стеснительная, молчаливая, и всегда сутулилась (рост 164 см тогда считался очень высоким, т.к. акселератами еще и не пахло). Когда девушки выходили вместе из дома, Анна постоянно подталкивала маму кулачком в спину: «Не сутулься, выпрямись, втяни живот, шаг мелкий!». Но мама так и не переняла у Анны осанку и ее легкую, танцующую походку.

С фотографии 46 года на меня смотрят две юные девушки, маме 18 лет, Анне — 22. На них одинаковые юбки солнцеклеш, кофточки-матроски. На ногах кожаные модные сапожки. Вся одежда сшита своими руками. Анна стоит, театрально заломив руки, губки подкрашены, брови подведены и вытянуты в тонкую ниточку. У мамы более мечтательный взгляд, но обе бодро и с надеждой смотрят в будущее.

Мама с подружкой и сестрой Аней

На танцы ходили в местный клуб на Памятнике Партизанам, а иногда в центр города в парк ПКО. Автобусов в то время не было, и девицы шли в центр пешком, а это километров 10 с гаком! Обуты были в матерчатые тапочки, а туфли на каблуках несли в матерчатом мешочке, чтобы ближе к ПКО переобуться. Мама очень любила танцевать, в то время на танцплощадке пользовались популярностью танго, фокстрот, подэспань, полька, кадриль. Натанцевавшись до упаду, опять переобувались и топали домой.

Один раз мама с подружкой шли по мосту между районами улиц Павленко и Большая, вдоль длинного забора, огораживающего склады. Было около часов 12 ночи. Вдруг они услышали, что за ними кто-то гонится. Два парня, явно с плохими намерениями догнали девушек, и схватили мамину подружку за руки, маму же не смогли поймать. Отбежав на несколько шагов, она изо всех сил закричала: «Караул! Караул!» Сторож, охранявший склады, услышал крики и несколько раз выстрелил в воздух. Хулиганы испугались и убежали, а девушки со всех ног бросились домой.

Еще мама вспоминала один страшный случай, который она так и не смогла разгадать. Старшая сестра Шура уже давно была замужем, имела троих детей, и жила с семьей в Овощесовхозе, который находился недалеко от нашей землянки, но надо было пройти пешком километра три по полям Института Земледелия. Однажды мама шла от Шуры в сумерках, вдруг она увидела, что по полю движутся к ней наперерез какие-то фигуры, они были выше человеческого роста, одеты в странные балахоны и передвигались скачками. Мама заорала от страха, развернулась и побежала назад в Овощесовхоз. Они долго ее преследовали, но, к счастью, не догнали. До сих пор мы не знаем, что это было. Мама всегда считала, что это какие-то шутники решили ее напугать и прыгали на ходулях, но кто знает?

Лет в семнадцать мама взаимно влюбилась, ее избранником был парень Иван, живущий неподалеку, которого она знала с детства. Они решили пожениться, и к бабушке в качестве сватов пришли мать Ивана и сам Иван. Все сели и начались переговоры. Мамы была счастлива, пока вдруг бабушка не спросила мать Ивана, почему он в этот день так плохо выглядит? И та, по простоте душевной, сообщила, что Ваня что-то скушал, у него плохо с желудком, и уже второй день его мучает понос.

Моя мама с возмущением вскочила и выбежала из комнаты, до того ей показались противными и причина недомогания, и сам Иван впридачу! А он в это время сидел со страдальческим видом, и был весь такой высокий, тонкий, какой-то белесый. Бабушка уговаривала ее принять предложение, говорила, что парень хороший, и семья его положительная и знакомая, но мама уперлась и не пошла ни на какие уступки. И даже вообще прекратила все общение с этим человеком! А он так и не понял – почему…

Творчество

У всех членов нашей семьи были творческие наклонности: бабушка и все три ее дочери хорошо шили, причем, не заканчивая швейных курсов, создавали просто шедевры. Ковер 2 х 2 метра, вышитый бабушкой, долго висел у нас в комнате. Он был вышит крестиком, на черном фоне алели огромные розы, они были как живые.

Шура и Анна вышивали крестиком и гладью, у них в домах все было увешано модными тогда салфеточками и подушечками. Все рисунки для вышивки женщины придумывали сами — это сейчас вышивают по образцу, купленному в магазине, а тогда шло сплошное личное творчество.

У мамы же проявились способности к рисованию и живописи. Работая в Институте Земледелия бухгалтером, она постоянно выпускала «Стенгазеты», и всем сотрудникам это нравилось. В 1946-48 годах директор института, ученый-селекционер А. В. Болоняев готовил к изданию книгу «Плодово-ягодный сад на Дальнем Востоке», в которой описывал создание новых сортов. Он занимался скрещиванием дальневосточных диких яблок и груш с культурными сортами, получая плоды и ягоды адаптированные к местному климату. Это плоды назывались – «полукультурки». Болоняев попросил маму проиллюстрировать книгу.

Мама сделала изумительно тонкие рисунки пером и тушью, по технике «пуантилистов», хотя сама, в то время и не слышала об этой технике. Иллюстрации вошли в книгу. После этого Болоняев и другие сотрудники стали уговаривать маму учиться, говорили, что у нее настоящий талант, и нельзя его зарывать в землю. И вот мама послушала доброго совета и в 1948 году поступила в Биробиджанское Художественно-Графическое училище. Так она оказалась в столице Еврейской Автономной области, в г. Биробиджане. Закончив это училище и работая учителем черчения и рисования в школе, а потом в техникуме, она так всегда и назвала себя – полукультурка

Биробиджан

Учиться маме нравилось, она наконец-то получала знания в той области, которая была ей близка и интересна. Поселили ее в общежитии училища, которое состояло из огромных комнат, рассчитанных примерно на 20 человек каждая. Мама с восторгом вспоминала студенческие годы, их общежитное братство, своих подружек, помощь друг другу во всем, праздничные костюмированные вечера в училище, где каждый изготавливал для себя костюм своими руками.

Жили бедно, стипендия была крохотная, маме из дома присылали картошку и овощи, другим тоже, питались всей комнатой «одним котлом», иногда голодали. Когда кто-нибудь из девчонок собирался на свидание, наряжали ее всей комнатой, приносили самые свои лучшие платья и украшения.

Однажды на 1 курсе, уже зимой, когда вся учебная группа сидела в классе для рисования, вдруг распахнулась дверь на улицу, и, вместе с клубами морозного воздуха, в класс вошли двое незнакомых парней. Маму особенно поразил один из них — высокий красавец, с черными кудрями, модно одетый и с оригинально повязанным шарфом на шее. Это и был мой отец.

Мама влюбилась в него с первого взгляда. Но девушки со старшего курса сразу же вылили на нее ушат холодной воды, рассказав всю историю этого парня. Его звали Феликс Гельфанд, и он был сыном главного режиссера Биробиджанского Еврейского театра. За год до поступления мамы в училище Феликс также поступил на первый курс, но, проучившись полгода, вдруг решил перевестись в другой город, и уехал туда со своим другом. Сейчас, спустя год, они надумали вернуться и восстановились на курс, где и училась мама. Однако, не это смущало девушек — за красавцем Феликсом тянулся длинный след разбитых девичьих сердец! Подружки сразу предупредили маму, что не стоит с ним сближаться, что влюблены в него были многие, и он отвечал взаимностью, а потом всегда оставлял девушек. Но влюбленным бесполезны все доводы разума.

Мама тоже понравилась отцу — еще бы не понравилась такая красавица! На всех фотографиях со времен училища, я вижу, что маму окружают симпатичные девушки. Но она резко выделяется и отличается от них. У мамы в лице проступала одухотворенность, всегда было мечтательное и немного застенчивое выражение, и, ко всему этому, красивые черты лица, копна русых вьющихся волос, выразительные ярко-голубые глаза и точеная фигура с тонкой талией. Хотя мама всегда была скромным человеком и никогда не считала себя красивой.

Слева — мама с родителями и Анной

И вот на первом же танцевальном вечере, когда мама стояла у стены, к ней вдруг через весь пустой зал подошел Феликс и пригласил ее на танец. Более того, позвал ее на свидание! Мама была на седьмом небе от счастья. Собирали ее всем общежитием, наряжали, приносили брошки и бусы.

Было разработано стратегическое решение: сначала в парк идут три девушки и делают вид, что прогуливаются по аллее, на самом же деле они должны были осуществлять наблюдение за скамейкой. Если там появляется Феликс, немедленно сообщают маме, которая должна сидеть в кустах и не высовываться. Тогда мама идет к скамейке, как ни в чем не бывало. Если же кавалер не появится, она обходными путями возвращается в общежитие. Потому что коварные парни также могут следить за скамейкой из-за кустов, с целью потом посмеяться над девушкой.

Но все оказалось лучше, чем девушки предполагали — встреча произошла, и с тех пор они просто не расставались. Конечно, не в том смысле, который мы вкладываем в это слово сейчас. Не расставались – это значит встречались каждый день, сидели рядом на лекциях, гуляли в парке, ходили в кино. Их бракосочетание (именно бракосочетание, потому что свадьбы не было) состоялось только через 6 лет, и мама в этот день была девственницей.

Читатель, наверное, подумает, откуда мне известны такие интимные подробности? Дело в том, что моя мать всю жизнь была очень романтично настроенной женщиной, она начала рассказывать мне свою историю, как только я вообще стала что-то соображать. И повторяла ее на протяжении всей своей жизни. Даже в старости, находясь в глубокой стадии болезни Альцгеймера, и не узнавая никого (в том числе и меня!), на вопрос «кто такой Феликс», она неизменно отвечала: «Моя любовь».

Я, как ни странно, совершенно не переняла от матери романтичность, и в этом смысле скорее похожа на отца, который влюблялся, страдал, охладевал и после переходил к другим отношениям. Однажды мне даже сказали, что я не Феликсовна, а Фениксовна, т.к. сгораю дотла, как птица Феникс, и возрождаюсь вновь.

Семья отца

Теперь напишу о семье отца. Мой дед Ефим (Хаим) Львович Гельфанд родился в семье еврейского мастера-краснодеревщика в городе Гомель в 1910 году. Окончив школу, он приезжает в Москву и оканчивает там училище при Московском государственном еврейском театре. Его учителем был знаменитый В. Э. Мейерхольд.

Деду посвящен отдел Википедии, о нем есть много информации в Интернете. Я же пишу со слов моей мамы. В 20 лет Ефим влюбился в артистку кукольного театра Марию, они поженились, и у них родился ребенок, которого назвали Феликс. Феликсу не было и года, когда его родная мать вдруг решила уехать и строить для себя новую жизнь. Ребеночка она оставила Ефиму, и в 22 года он становится отцом-одиночкой, с годовалым сыном на руках.

На левой фотографии дед (сверху) с братом, сестрами, отцом и матерью, которая держит на руках маленького Феликса. На правой фото — Ефим и Мария

В 1934 году, когда создавалась Еврейская Автономная область, дед, как энтузиаст ее создания, оставляет ребенка на попечение своей матери в Гомеле и переезжает в столицу ЕАО город Биробиджан. Там он работает актером, а впоследствии главным режиссером Государственного еврейского театра. Спектакли шли на идише и русском. Также дед работает на радио диктором. Мама вспоминает, что каждое утро в Биробиджане начиналось с приветствия по радио на идиш: «Ахтунг, ахтунг, эсрет Биробиджан!», т.е. «Внимание, внимание, говорит Биробиджан». Через несколько лет дед женился на актрисе своего театра Клеопатре и забрал сына к себе. Это была чудесная женщина, она подарила деду дочь Долорес и воспитала Феликса как родного.

Феликс рос в творческой атмосфере, артисты театра жили как одна семья, в доме постоянно были гости, обсуждались проблемы театра, велись споры, дискуссии. Близким другом деда был писатель Э. Г. Казакевич, который несколько лет работал директором Еврейского театра. Феликс был творческой натурой, вечерами пропадал в театре, много читал, был всесторонне развит и как губка впитывал разговоры, которые велись в застольных беседах. В юности у него обнаружился талант художника, и после школы он решил поступать в Биробиджанское художественно-графическое училище — так они и встретились с мамой по воле судьбы.

Любовь

Когда у мамы с Феликсом начались отношения, они были счастливы, но вскоре Феликса призвали в армию. Он был в Морском флоте, а тогда матросы служили в армии 5 лет, в отличие от простых солдат, которые служили 3 года.

Отец получил в армии специальность электрика и служил на военном корабле, который 5 лет бороздил морские просторы от Балтийского моря до Охотского. Закончил он службу в городе Советская Гавань на Дальнем Востоке и сразу же приехал к маме в Хабаровск. Все эти 5 лет они вели непрерывную переписку, мама ни разу не посмотрела на другого мужчину, вся жила письмами. Отцу на военном корабле тоже не было, где сильно разгуляться.

 

Слева — Отец с сестрой Долей, справа — Ефим, Доля и Клеопатра

Тем временем мама закончила свое училище и вернулась в родительский дом. Она начала работать в школе учителем черчения и рисования. В работе мама не достигла высот — обнаружилось, что она совершенно не может поддерживать дисциплину на уроках. Дети шумели, смеялись, бегали по классу и всячески мешали учебному процессу.

Это происходило еще и потому, что черчение и рисование всегда считались несерьезными предметами, которые не влияют на все остальное. Мама сменила несколько школ, и, в конце концов, остановилась на своей родной школе № 13. Там все еще работали учителя, помнящие ее девочкой, они ее любили и всегда помогали.

В ее классе учился сын будущего Первого секретаря Хабаровского крайкома КПСС А. К. Черного. Это был хулиганистый парнишка, который постоянно безобразничал на уроках. Однажды он особенно расходился в своих шалостях, мама решила на него прикрикнуть. Так как Черный был натуральным блондином, мама от волнения перепутала и крикнула:

— Белый, перестань паясничать!!!

Весь класс просто лежал от смеха.

Но выхода не было, и мама продолжала работать учителем.

Семейная жизнь

Когда отец наконец-то вернулся из армии, они с мамой немедленно решили пожениться. Но тут препятствием стала бабушка. Она решительно объявила, что не позволит дочери выходить за него замуж! Антисемитизма в нашей семье не было и в помине. В глухой сибирской деревне знать не знали о евреях и всем, что с ними было связано. Но бабушка сказала, что он похож на цыгана, и всю жизнь будет метаться с места на место.

Бабушка вообще любила самым решительным образом вмешиваться в жизнь детей. Например, Шуре она тоже не разрешала выйти замуж за ее жениха Тимофея. Шура ослушалась и была изгнана из дома, бабушка несколько лет с ней не разговаривала.

А Ане она сама выбрала жениха! После войны бабушка где-то познакомилась с Иваном Васильевичем. История его была такова: пока Иван был на фронте, его жена убежала с офицером, а ребенка бросила на произвол судьбы, теперь он один воспитывал сына. Бабушка привела его за руку в свой дом и сказала Анне, что это ее суженный. Они поженились, Аня воспитала его мальчика и родила еще двоих совместных.

Самое интересное, что бабушка всегда оказывалась права в своих прогнозах! Тимофей, нажив с Шурой троих детей, увлекся молоденькой и уехал с ней на свою родину на Украине. У мамы тоже не сложилась семейная жизнь. А Анна прожила с Иваном всю жизнь, до самой его смерти в глубокой старости.

Итак, бабушка была против, но и мама стояла насмерть! Она ушла из дома, выслушав немало брани в свой адрес. Бабушка долго ничего не хотела о ней слышать — когда я родилась, она даже не пришла посмотреть, хотя жили они в получасе ходьбы друг от друга. Дед, тайком от жены, приходил к маме, сидел и плакал, жалея, что все так нехорошо получается. Наконец, бабушка смилостивилась и сама пришла к маме, откинула одеяльце, посмотрела на младенца и сказала: «Смотри-ка, беленькая получилась. Мне все говорили, а я не верила».

Маме, после ухода из дома, предоставили маленькую комнатку прямо в здании 13 школы, бывшую кладовую. Там они с отцом и начали семейную жизнь. А через несколько месяцев около здания школы построили несколько домиков для учителей — наконец-то у них появился собственная квартира. В каждом доме было две квартиры, которые состояли из комнаты и кухни, а удобства находились на улице.

Они вновь были счастливы. Но тут у отца начались проблемы с работой. Дело в том, что он по натуре и воспитанию был творческой личностью, но так и не закончил никакого учебного заведения. После службы во флоте стал работать по специальности, приобретенной в армии – электриком. Естественно, это его не удовлетворяло, он стремился к чему-то большему, но твердости и трудолюбия для достижения своих целей ему как раз не хватало. Тем более, у него была артистическая внешность: красавец высокого роста, с холеными усами, вальяжный, представительного вида, любящий дорого и с шиком одеться, он скорее напоминал деятеля культуры, чем рабочего-электрика.

На фоне простых работяг он выглядел «белой вороной», в любой рабочей среде его сразу начинали недолюбливать, как чуждый элемент. Отец был непьющий, так что с ним невозможно было «ни выпить, ни поговорить». Возникали конфликты, и в результате, отец уходил, хлопнув дверью, и искал новую работу, где все повторялось в том же порядке. Мама рассказывала, что, когда они с отцом проезжали по улице Гаражная, он говорил, показывая на склады и гаражи: «Здесь я работал, и здесь я работал…» И так на протяжении всей улицы.

Наконец, отцу это надоело, и он решил круто поменять жизнь, для начала уехал к своему отцу в Норильск, где дед тогда работал Главным режиссером в театре. Дед посоветовал отцу переехать в их родной город Гомель, где осталось много родственников (У Ефима было семь братьев и сестер, все со своими семьями), которые помогут устроиться. Отец сразу выехал в Гомель, а маме написал, чтобы она с ребенком немедленно ехала туда поездом. Мама уволилась с работы, собралась в дорогу и поехала, хотя бабушка, конечно, сильно возражала и ругалась.

Ехали мы в поезде в плацкартном вагоне две недели, мне было 9 месяцев, еще не ходила, а ползала по всему вагону. Как-то мне даже прищемили пальцы дверью. С нами в вагоне ехал в Белоруссию офицер с Дальнего Востока, он всячески помогал моей маме справиться с ребенком и говорил, что не понимает, как муж может отпустить свою жену с младенцем в такое долгое путешествие. Даже предлагал маме поехать с ним, а с мужем развестись. Но мама, естественно, продолжила путь.

Гомель встретил нашу семью неприветливо, он был почти полностью разрушен во время войны, и в 57 году на улицах еще стояли разбомбленные дома – у страны не было сил и средств на быстрое восстановление. С жильем было туго, родственники отца выделили им для жизни какую-то времянку, в которой печка топилась по-черному, внутрь помещения. Мама сразу устроилась на работу учителем в школу, отец – электриком.

В те годы в Гомеле почему-то люди не носили очки, а у мамы с юности было плохое зрение. Люди были в шоке от ее вида в очках, на улицах останавливались, показывали на маму пальцами и смеялись, это было очень неприятно. В школе дисциплина на уроках также хромала, к тому же дети смеялись над непривычным для них выговором мамы.

Климат в Гомеле оказался сырым, зима была дождливой и промозглой. Мы с мамой начали болеть, времянка была холодной, печка почти не согревала. Промучившись несколько месяцев, мама объявила отцу, что они должны вернуться в Хабаровск. И семья тронулась в обратный путь через всю Россию.

Расставание

В Хабаровске она опять устроилась на работу в 13-ую школу, но, т. к. квартиру она сдала перед отъездом, жить было негде. Устроились в землянке вместе с родителями. Отец поступил электриком на завод, благо, с работой в Хабаровске не было проблем. Совместная жизнь с родителями еще больше увеличила раздоры между отцом и мамой, тем более, что бабушка недолюбливала отца и не стеснялась этого показывать.

Через некоторое время, отец опять разругался с начальством на работе и уволился. Он решил немного отдохнуть и снова уехал к деду в Норильск. Там он пробыл несколько месяцев, мама не знает, что там произошло, но вернулся он совсем другим человеком. Его любовь к маме как будто бесследно испарилась, начались придирки по мелочам, ссоры и полное равнодушие. Мама, по натуре горячая и скорая на руку, не выдержала первой и собрала отцу чемодан…

Отец еще некоторое время жил в Хабаровске, они с мамой пытались наладить отношения, но все было тщетно. В конце концов, он собрался и уехал в никуда. Через 44 года, когда я приезжала к нему в Минск, и мы разговаривали с ним по душам и на равных, он признался мне, что в то время был растерян и не знал, что делать со своей жизнью. Прежде всего он поехал в Москву к своему дяде Фиме, потом оказался в г. Минске и там женился вторично.

Во втором браке у него родился сын, мой единокровный брат Игорь. Кстати, мама с отцом со дня свадьбы мечтали, что у них будет мальчик и девочка и хотели назвать их именами из «Слова о Полку Игореве», где есть строки: «Князь Игорь и Ольга на холме сидят, дружина пирует у брега». Отец реализовал эти мечты на сто процентов.

А мама осталась одна, в маленьком домике с родителями и 2-х годовалым ребенком. Бабушка не разрешала ей горевать и плакать по отцу, и дома мама держалась. Но по вечерам она уходила в пустынные поля Института Земледелия, бросалась там на землю, каталась по ней и выла в голос от тоски и отчаяния. Ведь она продолжала любить отца, не смотря ни на что…

Часть вторая. Детство >